Ангелочек
Леонид Николаевич Андреев
Леонид Николаевич Андреев
Ангелочек
Временами Сашке хотелось перестать делать то, что называется жизнью: не умываться по утрам холодной водой, в которой плавают тоненькие пластинки льда, не ходить в гимназию, не слушать там, как все его ругают, и не испытывать боли в пояснице и во всем теле, когда мать ставит его на целый вечер на колени. Но так как ему было тринадцать лет и он не знал всех способов, какими люди перестают жить, когда захотят этого, то он продолжал ходить в гимназию и стоять на коленках, и ему казалось, что жизнь никогда не кончится. Пройдет год, и еще год, и еще год, а он будет ходить в гимназию и стоять дома на коленках. И так как Сашка обладал непокорной и смелой душой, то он не мог спокойно отнестись ко злу и мстил жизни. Для этой цели он бил товарищей, грубил начальству, рвал учебники и целый день лгал то учителям, то матери, не лгал он только одному отцу. Когда в драке ему расшибали нос, он нарочно расковыривал его еще больше и орал без слез, но так громко, что все испытывали неприятное ощущение, морщились и затыкали уши. Проорав сколько нужно, он сразу умолкал, показывал язык и рисовал в черновой тетрадке карикатуру на себя, как орет, на надзирателя, заткнувшего уши, и на дрожащего от страха победителя. Вся тетрадка заполнена была карикатурами, и чаще всех повторялась такая: толстая и низенькая женщина била скалкой тонкого, как спичка, мальчика. Внизу крупными и неровными буквами чернела подпись: «Проси прощенья, щенок», - и ответ: «Не попрошу, хоть тресни». Перед Рождеством Сашку выгнали из гимназии, и, когда мать стала бить его, он укусил ее за палец. Это дало ему свободу, и он бросил умываться по утрам, бегал целый день с ребятами, и бил их, и боялся одного голода, так как мать перестала совсем кормить его, и только отец прятал для него хлеб и картошку. При этих условиях Сашка находил существование возможным.
В пятницу, накануне Рождества, Сашка играл с ребятами, пока они не разошлись по домам и не проскрипела ржавым, морозным скрипом калитка за последним из них. Уже темнело, и с поля, куда выходил одним концом глухой переулок, надвигалась серая снежная мгла; в низеньком черном строении, стоявшем поперек улицы, на выезде, зажегся красноватый, немигающий огонек. Мороз усилился, и, когда Сашка проходил в светлом круге, который образовался от зажженного фонаря, он видел медленно реявшие в воздухе маленькие сухие снежинки. Приходилось идти домой.
Где полуночничаешь, щенок? - крикнула на него мать, замахнулась кулаком, но не ударила. Рукава у нее были засучены, обнажая белые, толстые руки, и на безбровом, плоском лице выступали капли пота. Когда Сашка проходил мимо нее, он почувствовал знакомый запах водки. Мать почесала в голове толстым указательным пальцем с коротким и грязным ногтем и, так как браниться было некогда, только плюнула и крикнула:
Статистики, одно слово!
Сашка презрительно шморгнул носом и прошел за перегородку, где слышалось тяжелое дыханье отца, Ивана Саввича. Ему всегда было холодно, и он старался согреться, сидя на раскаленной лежанке и подкладывая под себя руки ладонями книзу.
Сашка! А тебя Свечниковы на елку звали. Горничная приходила, - прошептал он.
Врешь? - спросил с недоверием Сашка.
Ей-Богу. Эта ведьма нарочно ничего не говорит, а уж и куртку приготовила.
Врешь? - все больше удивлялся Сашка.
Богачи Свечниковы, определившие его в гимназию, не велели после его исключения показываться к ним. Отец еще раз побожился, и Сашка задумался.
Ах, Сашка, Сашка! - поежился от холода отец. - Не сносить тебе головы.
А ты-то сносил? - грубо возразил Сашка. - Молчал бы уж: бабы боится. Эх, тюря!
Отец сидел молча и ежился. Слабый свет проникал через широкую щель вверху, где перегородка на четверть не доходила до потолка, и светлым пятном ложился на его высокий лоб, под которым чернели глубокие глазные впадины. Когда-то Иван Саввич сильно пил водку, и тогда жена боялась и ненавидела его. Но, когда он начал харкать кровью и не мог больше пить, стала пить она, постепенно привыкая к водке. И тогда она выместила все, что ей пришлось выстрадать от высокого узкогрудого человека, который говорил непонятные слова, выгонялся за строптивость и пьянство со службы и наводил к себе таких же длинноволосых безобразников и гордецов, как и он сам. В противоположность мужу она здоровела по мере того, как пила, и кулаки ее все тяжелели. Теперь она говорила, что хотела, теперь она водила к себе мужчин и женщин, каких хотела, и громко пела с ними веселые песни. А он лежал за перегородкой, молчаливый, съежившийся от постоянного озноба, и думал о несправедливости и ужасе человеческой жизни. И всем, с кем ни приходилось говорить жене Ивана Саввича, она жаловалась, что нет у нее на свете таких врагов, как муж и сын: оба гордецы и статистики.
Через час мать говорила Сашке:
А я тебе говорю, что ты пойдешь! - И при каждом слове Феоктиста Петровна ударяла кулаком по столу, на котором вымытые стаканы прыгали и звякали друг о друга.
А я тебе говорю, что не пойду, - хладнокровно отвечал Сашка, и углы губ его подергивались от желания оскалить зубы. В гимназии за эту привычку его звали волчонком.
Изобью я тебя, ох, как изобью! - кричала мать.
Что же, избей!
Феоктиста Петровна знала, что бить сына, который стал кусаться, она уже не может, а если выгнать на улицу, то он отправится шататься и скорей замерзнет, чем пойдет к Свечниковым; поэтому она прибегла к авторитету мужа.
А еще отец называется: не может мать от оскорблений оберечь.
Правда, Сашка, ступай, что ломаешься? - отозвался тот с лежанки. - Они, может быть, опять тебя устроят. Они люди добрые.
Сашка оскорбительно усмехнулся. Отец давно, до Сашкина еще рождения, был учителем у Свечниковых и с тех пор думал, что они самые хорошие люди. Тогда он еще служил в земской статистике и ничего не пил. Разошелся он с ними после того, как женился на забеременевшей от него дочери квартирной хозяйки, стал пить и опустился до такой степени, что его, пьяного, поднимали на улице и отвозили в участок. Но Свечниковы продолжали помогать ему деньгами, и Феоктиста Петровна, хотя ненавидела их, как книги и все, что связывалось с прошлым ее мужа, дорожила знакомством и хвалилась им.
Может быть, и мне что-нибудь с елки принесешь, - продолжал отец.
Он хитрил, - Сашка понимал это и презирал отца за слабость и ложь, но ему действительно захотелось что-нибудь принести больному и жалкому человеку. Он давно уже сидит без хорошего табаку.
Ну, ладно! - буркнул он. - Давай, что ли, куртку. Пуговицы пришила? А то ведь я тебя знаю!
Детей еще не пускали в залу, где находилась елка, и они сидели в детской и болтали. Сашка с презрительным высокомерием прислушивался к их наивным речам и ощупывал в кармане брюк уже переломавшиеся папиросы, которые удалось ему стащить из кабинета хозяина. Тут подошел к нему самый маленький Свечников, Коля, и остановился неподвижно и с видом изумления, составив ноги носками внутрь и положив палец на угол пухлых губ. Месяцев шесть тому назад он бросил, по настоянию родственников, скверную привычку класть палец в рот, но совершенно отказаться от этого жеста еще не мог. У него были белые волосы, подрезанные на лбу и завитками спадавшие на плечи, и голубые удивленные глаза, и по всему своему виду он принадлежал к мальчикам, которых особенно преследовал Сашка.
Ты неблагодалный мальчик? - спросил он Сашку. - Мне мисс сказала. А я холосой.
Уж на что же лучше! - ответил тот, осматривая коротенькие бархатные штанишки и большой откладной воротничок.
Хочешь лузье? На! - протянул мальчик ружье с привязанной к нему пробкой.
Волчонок взвел пружину и, прицелившись в нос ничего не подозревавшего Коли, дернул собачку. Пробка ударилась по носу и отскочила, болтаясь на нитке. Голубые глаза Коли раскрылись еще шире, и в них показались слезы. Передвинув палец от губ к покрасневшему носику, Коля часто заморгал длинными ресницами и зашептал:
Злой… Злой мальчик.
В детскую вошла молодая, красивая женщина с гладко зачесанными волосами, скрывавшими часть ушей. Это была сестра хозяйки, та самая, с которой занимался когда-то Сашкин отец.
Вот этот, - сказала она, показывая на Сашку сопровождавшему ее лысому господину. - Поклонись же, Саша, нехорошо быть таким невежливым.
Но Сашка не поклонился ни ей, ни лысому господину. Красивая дама не подозревала, что он знает многое. Знает, что жалкий отец его любил ее, а она вышла за другого, и, хотя это случилось после того как он женился сам, Сашка не мог простить измены.
Дурная кровь, - вздохнула Софья Дмитриевна. - Вот не можете ли, Платон Михайлович, устроить его? Муж говорит, что ремесленное ему больше подходит, чем гимназия. Саша, хочешь в ремесленное?
Не хочу, - коротко ответил Сашка, слышавший слово «муж».
Что же, братец, в пастухи хочешь? - спросил господин.
Нет, не в пастухи, - обиделся Сашка.
Так куда же?
Сашка не знал, куда он хочет.
Мне все равно, - ответил он, подумав, - хоть и в пастухи.
Лысый господин с недоумением рассматривал странного мальчика. Когда с заплатанных сапог он перевел глаза на лицо Сашки, последний высунул язык и опять спрятал его так быстро, что Софья Дмитриевна ничего не заметила, а пожилой господин пришел в непонятное ей раздражительное состояние.
Я хочу и в ремесленное, - скромно сказал Сашка.
Красивая дама обрадовалась и подумала, вздохнув, о той силе, какую имеет над людьми старая любовь.
Но едва ли вакансия найдется, - сухо заметил пожилой господин, избегая смотреть на Сашку и приглаживая поднявшиеся на затылке волосики. - Впрочем, мы еще посмотрим.
Дети волновались и шумели, нетерпеливо ожидая елки. Опыт с ружьем, проделанный мальчиком, внушавшим к себе уважение ростом и репутацией испорченного, нашел себе подражателей, и несколько кругленьких носиков уже покраснело. Девочки смеялись, прижимая обе руки к груди и перегибаясь, когда их рыцари, с презрением к страху и боли, но морщась от ожидания, получали удары пробкой. Но вот открылись двери, и чей-то голос сказал:
Дети, идите! Тише, тише!
Заранее вытаращив глазенки и затаив дыхание, дети чинно, по паре, входили в ярко освещенную залу и тихо обходили сверкающую елку. Она бросала сильный свет, без теней, на их лица с округлившимися глазами и губками. Минуту царила тишина глубокого очарования, сразу сменившаяся хором восторженных восклицаний. Одна из девочек не в силах была овладеть охватившим ее восторгом и упорно и молча прыгала на одном месте; маленькая косичка со вплетенной голубой ленточкой хлопала по ее плечам. Сашка был угрюм и печален, - что-то нехорошее творилось в его маленьком изъязвленном сердце. Елка ослепляла его своей красотой и крикливым, наглым блеском бесчисленных свечей, но она была чуждой ему, враждебной, как и столпившиеся вокруг нее чистенькие, красивые дети, и ему хотелось толкнуть ее так, чтобы она повалилась на эти светлые головки. Казалось, что чьи-то железные руки взяли его сердце и выжимают из него последнюю каплю крови. Забившись за рояль, Сашка сел там в углу, бессознательно доламывал в кармане последние папиросы и думал, что у него есть отец, мать, свой дом, а выходит так, как будто ничего этого нет и ему некуда идти. Он пытался представить себе перочинный ножичек, который он недавно выменял и очень сильно любил, но ножичек стал очень плохой, с тоненьким сточенным лезвием и только с половиной желтой костяшки. Завтра он сломает ножичек, и тогда у него уже ничего не останется.
Но вдруг узенькие глаза Сашки блеснули изумлением, и лицо мгновенно приняло обычное выражение дерзости и самоуверенности. На обращенной к нему стороне елки, которая была освещена слабее других и составляла ее изнанку, он увидел то, чего не хватало в картине его жизни и без чего кругом было так пусто, точно окружающие люди неживые. То был восковой ангелочек, небрежно повешенный в гуще темных ветвей и словно реявший по воздуху. Его прозрачные стрекозиные крылышки трепетали от падавшего на них света, и весь он казался живым и готовым улететь. Розовые ручки с изящно сделанными пальцами протягивались кверху, и за ними тянулась головка с такими же волосами, как у Коли. Но было в ней другое, чего лишено было лицо Коли и все другие лица и вещи. Лицо ангелочка не блистало радостью, не туманилось печалью, но лежала на нем печать иного чувства, не передаваемого словами, не определяемого мыслью и доступного для понимания лишь такому же чувству. Сашка не сознавал, какая тайная сила влекла его к ангелочку, но чувствовал, что он всегда знал его и всегда любил, любил больше, чем перочинный ножичек, больше, чем отца, и больше, чем все остальное. Полный недоумения, тревоги, непонятного восторга, Сашка сложил руки у груди и шептал:
Милый… милый ангелочек!
И чем внимательнее он смотрел, тем значительнее, важнее становилось выражение ангелочка. Он был бесконечно далек и непохож на все, что его здесь окружало. Другие игрушки как будто гордились тем, что они висят, нарядные, красивые, на этой сверкающей елке, а он был грустен и боялся яркого назойливого света, и нарочно скрылся в темной зелени, чтобы никто не видел его. Было бы безумной жестокостью прикоснуться к его нежным крылышкам.
Милый… милый! - шептал Сашка.
Голова Сашкина горела. Он заложил руки за спину и в полной готовности к смертельному бою за ангелочка прохаживался осторожными и крадущимися шагами; он не смотрел на ангелочка, чтобы не привлечь на него внимания других, но чувствовал, что он еще здесь, не улетел. В дверях показалась хозяйка - важная высокая дама с светлым ореолом седых, высоко зачесанных волос. Дети окружили ее с выражением своего восторга, а маленькая девочка, та, что прыгала, утомленно повисла у нее на руке и тяжело моргала сонными глазками. Подошел и Сашка. Горло его перехватывало.
Тетя, а тетя, - сказал он, стараясь говорить ласково, но выходило еще более грубо, чем всегда. - Те… Тетечка.
Она не слыхала, и Сашка нетерпеливо дернул ее за платье.
Чего тебе? Зачем ты дергаешь меня за платье? - удивилась седая дама. - Это невежливо.
Те… тетечка. Дай мне одну штуку с елки, - ангелочка.
Нельзя, - равнодушно ответила хозяйка. - Елку будем на Новый год разбирать. И ты уже не маленький и можешь звать меня по имени, Марьей Дмитриевной.
Сашка чувствовал, что он падает в пропасть, и ухватился за последнее средство.
Я раскаиваюсь. Я буду учиться, - отрывисто говорил он.
Но эта формула, оказывавшая благотворное влияние на учителей, на седую даму не произвела впечатления.
И хорошо сделаешь, мой друг, - ответила она так же равнодушно.
Сашка грубо сказал:
Дай ангелочка.
Да нельзя же! - говорила хозяйка. - Как ты этого не понимаешь?
Но Сашка не понимал, и, когда дама повернулась к выходу, Сашка последовал за ней, бессмысленно глядя на ее черное, шелестящее платье. В его горячечно работавшем мозгу мелькнуло воспоминание, как один гимназист его класса просил учителя поставить тройку, а когда получил отказ, стал перед учителем на колени, сложил руки ладонь к ладони, как на молитве, и заплакал. Тогда учитель рассердился, но тройку все-таки поставил. Своевременно Сашка увековечил эпизод в карикатуре, но теперь иного средства не ос
/>Конец ознакомительного фрагмента
Полную версию можно скачать по
Временами Сашке хотелось перестать делать то, что называется жизнью : не умываться по утрам холодной водой, в которой плавают тоненькие пластинки льда, не ходить в гимназию, не слушать там, как все его ругают, и не испытывать боли в пояснице и во всем теле, когда мать ставит его на целый вечер на колени. Но так как ему было тринадцать лет и он не знал всех способов, какими люди перестают жить, когда захотят этого, то он продолжал ходить в гимназию и стоять на коленках, и ему казалось, что жизнь никогда не кончится. Пройдет год, и еще год, и еще год, а он будет ходить в гимназию и стоять дома на коленках. И так как Сашка обладал непокорной и смелой душой, то он не мог спокойно отнестись ко злу и мстил жизни. Для этой цели он бил товарищей, грубил начальству, рвал учебники и целый день лгал то учителям, то матери, не лгал он только одному отцу.
Когда в драке ему расшибали нос, он нарочно расковыривал его еще больше и орал без слез, но так громко, что все испытывали неприятное ощущение, морщились и затыкали уши. Проорав сколько нужно, он сразу умолкал, показывал язык и рисовал в черновой тетрадке карикатуру на себя, как орет, на надзирателя, заткнувшего уши, и на дрожащего от страха победителя. Вся тетрадка заполнена была карикатурами, и чаще всех повторялась такая: толстая и низенькая женщина била скалкой тонкого, как спичка, мальчика. Внизу крупными и неровными буквами чернела подпись: «Проси прощенья, щенок», – и ответ: «Не попрошу, хоть тресни».
Перед Рождеством Сашку выгнали из гимназии, и, когда мать стала бить его, он укусил ее за палец. Это дало ему свободу, и он бросил умываться по утрам, бегал целый день с ребятами, и бил их, и боялся одного голода, так как мать перестала совсем кормить его, и только отец прятал для него хлеб и картошку.
При этих условиях Сашка находил существование возможным.
В пятницу, накануне Рождества, Сашка играл с ребятами, пока они не разошлись по домам и не проскрипела ржавым, морозным скрипом калитка за последним из них. Уже темнело, и с поля, куда выходил одним концом глухой переулок, надвигалась серая снежная мгла; в низеньком черном строении, стоявшем поперек улицы, на выезде, зажегся красноватый, немигающий огонек. Мороз усилился, и, когда Сашка проходил в светлом круге, который образовался от зажженного фонаря, он видел медленно реявшие в воздухе маленькие сухие снежинки. Приходилось идти домой.
– Где полуночничаешь, щенок? – крикнула на него мать, замахнулась кулаком, но не ударила. Рукава у нее были засучены, обнажая белые толстые руки, и на безбровом плоском лице выступали капли пота. Когда Сашка проходил мимо нее, он почувствовал знакомый запах водки. Мать почесала в голове толстым указательным пальцем с коротким и грязным ногтем и, так как браниться было некогда, только плюнула и крикнула:
– Статистики, одно слово!
Сашка презрительно шморгнул носом и прошел за перегородку, где слышалось тяжелое дыханье отца, Ивана Саввича. Ему всегда было холодно, и он старался согреться, сидя на раскаленной лежанке и подкладывая под себя руки ладонями книзу.
– Сашка! А тебя Свечниковы на елку звали. Горничная приходила, – прошептал он.
– Врешь? – спросил с недоверием Сашка.
– Ей-богу. Эта ведьма нарочно ничего не говорит, а уж и куртку приготовила.
– Врешь? – все больше удивлялся Сашка.
Богачи Свечниковы, определившие его в гимназию, не велели после его исключения показываться к ним. Отец еще раз побожился, и Сашка задумался.
– Ах, Сашка, Сашка! – поежился от холода отец. – Не сносить тебе головы.
– А ты-то сносил? – грубо возразил Сашка. – Молчал бы уж: бабы боится. Эх, тюря!
Отец сидел молча и ежился. Слабый свет проникал через широкую щель вверху, где перегородка на четверть не доходила до потолка, и светлым пятном ложился на его высокий лоб, под которым чернели глубокие глазные впадины. Когда-то Иван Саввич сильно пил водку, и тогда жена боялась и ненавидела его. Но, когда он начал харкать кровью и не мог больше пить, стала пить она, постепенно привыкая к водке. И тогда она выместила все, что ей пришлось выстрадать от высокого узкогрудого человека, который говорил непонятные слова, выгонялся за строптивость и пьянство со службы и наводил к себе таких же длинноволосых безобразников и гордецов, как и он сам. В противоположность мужу она здоровела по мере того, как пила, и кулаки ее все тяжелели. Теперь она говорила, что хотела, теперь она водила к себе мужчин и женщин, каких хотела, и громко пела с ними веселые песни. А он лежал за перегородкой, молчаливый, съежившийся от постоянного озноба, и думал о несправедливости и ужасе человеческой жизни. И всем, с кем ни приходилось говорить жене Ивана Саввича, она жаловалась, что нет у нее на свете таких врагов, как муж и сын: оба гордецы и статистики.
Через час мать говорила Сашке:
– А я тебе говорю, что ты пойдешь! – И при каждом слове Феоктиста Петровна ударяла кулаком по столу, на котором вымытые стаканы прыгали и звякали друг о друга.
– А я тебе говорю, что не пойду, – хладнокровно отвечал Сашка, и углы губ его подергивались от желания оскалить зубы. В гимназии за эту привычку его звали волчонком.
– Изобью я тебя, ох, как изобью! – кричала мать.
– Что же, избей!
Феоктиста Петровна знала, что бить сына, который стал кусаться, она уже не может, а если выгнать на улицу, то он отправится шататься и скорей замерзнет, чем пойдет к Свечниковым; поэтому она прибегла к авторитету мужа.
– А еще отец называется: не может мать от оскорблений оберечь.
– Правда, Сашка, ступай, что ломаешься? – отозвался тот с лежанки. – Они, может быть, опять тебя устроят. Они люди добрые.
Сашка оскорбительно усмехнулся. Отец давно, до Сашкина еще рождения, был учителем у Свечниковых и с тех пор думал, что они самые хорошие люди. Тогда он еще служил в земской статистике и ничего не пил. Разошелся он с ними после того, как женился на забеременевшей от него дочери квартирной хозяйки, стал пить и опустился до такой степени, что его, пьяного, поднимали на улице и отвозили в участок. Но Свечниковы продолжали помогать ему деньгами, и Феоктиста Петровна, хотя ненавидела их, как книги и все, что связывалось с прошлым ее мужа, дорожила знакомством и хвалилась им.
Временами Сашке хотелось перестать делать то, что называется жизнью : не умываться по утрам холодной водой, в которой плавают тоненькие пластинки льда, не ходить в гимназию, не слушать там, как все его ругают, и не испытывать боли в пояснице и во всем теле, когда мать ставит его на целый вечер на колени. Но так как ему было тринадцать лет и он не знал всех способов, какими люди перестают жить, когда захотят этого, то он продолжал ходить в гимназию и стоять на коленках, и ему казалось, что жизнь никогда не кончится. Пройдет год, и еще год, и еще год, а он будет ходить в гимназию и стоять дома на коленках. И так как Сашка обладал непокорной и смелой душой, то он не мог спокойно отнестись ко злу и мстил жизни. Для этой цели он бил товарищей, грубил начальству, рвал учебники и целый день лгал то учителям, то матери, не лгал он только одному отцу.
Когда в драке ему расшибали нос, он нарочно расковыривал его еще больше и орал без слез, но так громко, что все испытывали неприятное ощущение, морщились и затыкали уши. Проорав сколько нужно, он сразу умолкал, показывал язык и рисовал в черновой тетрадке карикатуру на себя, как орет, на надзирателя, заткнувшего уши, и на дрожащего от страха победителя. Вся тетрадка заполнена была карикатурами, и чаще всех повторялась такая: толстая и низенькая женщина била скалкой тонкого, как спичка, мальчика. Внизу крупными и неровными буквами чернела подпись: «Проси прощенья, щенок», – и ответ: «Не попрошу, хоть тресни».
Перед Рождеством Сашку выгнали из гимназии, и, когда мать стала бить его, он укусил ее за палец. Это дало ему свободу, и он бросил умываться по утрам, бегал целый день с ребятами, и бил их, и боялся одного голода, так как мать перестала совсем кормить его, и только отец прятал для него хлеб и картошку.
При этих условиях Сашка находил существование возможным.
В пятницу, накануне Рождества, Сашка играл с ребятами, пока они не разошлись по домам и не проскрипела ржавым, морозным скрипом калитка за последним из них. Уже темнело, и с поля, куда выходил одним концом глухой переулок, надвигалась серая снежная мгла; в низеньком черном строении, стоявшем поперек улицы, на выезде, зажегся красноватый, немигающий огонек. Мороз усилился, и, когда Сашка проходил в светлом круге, который образовался от зажженного фонаря, он видел медленно реявшие в воздухе маленькие сухие снежинки. Приходилось идти домой.
– Где полуночничаешь, щенок? – крикнула на него мать, замахнулась кулаком, но не ударила. Рукава у нее были засучены, обнажая белые толстые руки, и на безбровом плоском лице выступали капли пота. Когда Сашка проходил мимо нее, он почувствовал знакомый запах водки. Мать почесала в голове толстым указательным пальцем с коротким и грязным ногтем и, так как браниться было некогда, только плюнула и крикнула:
– Статистики, одно слово!
Сашка презрительно шморгнул носом и прошел за перегородку, где слышалось тяжелое дыханье отца, Ивана Саввича. Ему всегда было холодно, и он старался согреться, сидя на раскаленной лежанке и подкладывая под себя руки ладонями книзу.
– Сашка! А тебя Свечниковы на елку звали. Горничная приходила, – прошептал он.
– Врешь? – спросил с недоверием Сашка.
– Ей-богу. Эта ведьма нарочно ничего не говорит, а уж и куртку приготовила.
– Врешь? – все больше удивлялся Сашка.
Богачи Свечниковы, определившие его в гимназию, не велели после его исключения показываться к ним. Отец еще раз побожился, и Сашка задумался.
– Ах, Сашка, Сашка! – поежился от холода отец. – Не сносить тебе головы.
– А ты-то сносил? – грубо возразил Сашка. – Молчал бы уж: бабы боится. Эх, тюря!
Отец сидел молча и ежился. Слабый свет проникал через широкую щель вверху, где перегородка на четверть не доходила до потолка, и светлым пятном ложился на его высокий лоб, под которым чернели глубокие глазные впадины. Когда-то Иван Саввич сильно пил водку, и тогда жена боялась и ненавидела его. Но, когда он начал харкать кровью и не мог больше пить, стала пить она, постепенно привыкая к водке. И тогда она выместила все, что ей пришлось выстрадать от высокого узкогрудого человека, который говорил непонятные слова, выгонялся за строптивость и пьянство со службы и наводил к себе таких же длинноволосых безобразников и гордецов, как и он сам. В противоположность мужу она здоровела по мере того, как пила, и кулаки ее все тяжелели. Теперь она говорила, что хотела, теперь она водила к себе мужчин и женщин, каких хотела, и громко пела с ними веселые песни. А он лежал за перегородкой, молчаливый, съежившийся от постоянного озноба, и думал о несправедливости и ужасе человеческой жизни. И всем, с кем ни приходилось говорить жене Ивана Саввича, она жаловалась, что нет у нее на свете таких врагов, как муж и сын: оба гордецы и статистики.
Леонид Андреев
Ангелочек
Комментарии
Впервые -- в газете "Курьер", 1899, 25 декабря, No 356 с посвящением Александре Михайловне Велигорской (1881-1906), ставшей в 1902 г. женой Андреева. Отдельным изданием выпущен в Ростове-на-Дону "Донской речью" (1904) и в "Дешевой библиотеке т-ва "Знание", No 52 (СПб., 1906). З. Н. Пацковская, родственница Андреева, вспоминала: "Елка эта была у нас, и наверху был восковой ангелочек; Леонид все на него смотрел, потом взял его себе (моя мать ему его подарила), и когда лег спать, то положил его на горячую лежанку, и он, конечно, растаял. Было ему в это время лет 8. Но в рассказе кое-что переиначено. Там выводится мальчик из бедной семьи. Леониду же отец и мать делали обыкновенно свою роскошную елку" (Фатов, с. 212). Интересны размышления А. Блока о рассказе "Ангелочек" в статье "Безвременье". Говоря о разрушении устоявшегося мира (статья писалась в 1906 г.), поэт сожалел об исчезнувшем "чувстве домашнего очага". Праздник Рождества был "высшей точкой этого чувства". Теперь же он перестал быть "воспоминанием о Золотом веке". Люди погрузились в затхлый мещанский быт, в "паучье жилье". Это -- реминисценция из Достоевского: Свидригайлов ("Преступление и наказание") предполагал, что Вечность может оказаться не "чем-то огромным", а всего лишь тесной каморкой, "вроде деревенской бани с пауками по углам". "Внутренность одного паучьего жилья,-- писал Блок,-- воспроизведена в рассказе Леонида Андреева "Ангелочек". Я говорю об этом рассказе потому, что он наглядно совпадает с "Мальчиком у Христа на елке" Достоевского. Тому мальчику, который смотрел сквозь большое стекло, елка и торжество домашнего очага казались жизнью новой и светлой, праздником и раем. Мальчик Сашка у Андреева не видал елки и не слушал музыки сквозь стекло. Его просто затащили на елку, насильно ввели в праздничный рай. Что же было в новом раю? Там было положительно нехорошо. Была мисс, которая учила детей лицемерию, была красивая изолгавшаяся дама и бессмысленный лысый господин; словом, все было так, как водится во многих порядочных семьях,-- просто, мирно и скверно. Была "вечность", "баня с пауками по углам", тишина пошлости, свойственная большинству семейных очагов". Ал. Блок уловил в "Ангелочке" ноту, сблизившую "реалиста" Андреева с "проклятыми" декадентами. Это -- нота безумия, непосредственно вытекающая из пошлости, из паучьего затишья" (Блок Александр. Собр. соч. в 8-ми томах, т. 5. М.-- Л., Гослитиздат, 1962, с. 68-69). Образ "большого серого животного" из сна другого героя Достоевского -- Ипполита (в романе "Идиот") Блок применил к этому безумному смрадному миру. "Ангелочек" дал заглавие сборнику рассказов Андреева, переведенных на английский язык Г. Бернштейном (Нью-Йорк, 1915). Л. Н. Андреев. Полное собрание сочинений и писем в двадцати трех томах Том первый М., "Наука", 2007УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ
1 В перечень общих сокращений не входят стандартные сокращения, используемые в библиографических описаниях, и т.п. Б.д. -- без даты Б.п. -- без подписи незач. вар. -- незачеркнутый вариант незаверш. правка -- незавершенная правка не уст. -- неустановленное ОТ -- основной текст Сост. -- составитель стк. -- строка
АРХИВОХРАНИЛИЩА
АГ ИМЛИ -- Архив A.M. Горького Института мировой литературы им. A. M. Горького РАН (Москва). ИРЛИ -- Институт русской литературы РАН (Пушкинский Дом). Рукописный отдел (С.-Петербург). ООГЛМТ -- Орловский объединенный государственный литературный музей И.С. Тургенева. Отдел рукописей. РАЛ -- Русский архив в Лидсе (Leeds Russian Archive) (Великобритания). РГАЛИ -- Российский государственный архив литературы и искусства (Москва). РГБ -- Российская государственная библиотека. Отдел рукописей (Москва). Hoover -- Стэнфордский университет. Гуверовский институт (Стэнфорд, Калифорния, США). Коллекция Б.И. Николаевского (No 88).
ИСТОЧНИКИ
Автобиогр. -- Леонид Андреев (Автобиографические материалы) // Русская литература XX века (1890-1910) / Под ред. проф. С.А. Венгерова. М.: Изд. т-ва "Мир", 1915. Ч. 2. С. 241-250. Баранов 1907 -- Баранов И.П. Леонид Андреев как художник-психолог и мыслитель. Киев: Изд. кн. магазина СИ. Иванова, 1907. БВед -- газета "Биржевые ведомости" (С.-Петербург). БиблА1 -- Леонид Николаевич Андреев: Библиография. М., 1995. Вып. 1: Сочинения и письма / Сост. В.Н. Чуваков. БиблА2 -- Леонид Николаевич Андреев: Библиография. М., 1998. Вып. 2: Литература (1900-1919) / Сост. В.Н. Чуваков. БиблА2а -- Леонид Николаевич Андреев: Библиография. М., 2002. Вып. 2а: Аннотированный каталог собрания рецензий Славянской библиотеки Хельсинкского университета / Сост. М.В. Козьменко. Библиотека Л.Н. Толстого -- Библиотека Льва Николаевича в Ясной Поляне: Библиографическое описание. М., 1972. [Вып.] I. Книги на русском языке: А-Л. Боцяновский 1903 -- Боцяновский В.Ф. Леонид Андреев: Критико-биографический этюд с портретом и факсимиле автора. М.: Изд. т-ва "Литература и наука", 1903. Геккер 1903 -- Геккер Н. Леонид Андреев и его произведения. С приложением автобиографического очерка. Одесса, 1903. Горнфельд 1908 -- Горнфельд А.Г. Книги и люди. Литературные беседы. Кн. I. СПб.: Жизнь, 1908. Горький. Письма -- Горький М. Полн. собр. соч. Письма: В 24 т. М.: Наука, 1997--. Дн1 -- Андреев Л.Н. Дневник. 12.03.1890-30.06.1890; 21.09.1898 (РАЛ. МБ. 606/Е.1). Дн2 -- Андреев ЛЛ. Дневник. 03.07.1890-18.02.1891 (РАЛ. MS.606/E.2). Дн3 -- Андреев Л.Н. Дневник. 27.02.1891-13.04.1891; 05.10.1891; 26.09.1892 (РАЛ. MS.606/ Е.3). Дн4 -- Андреев Л.Н. Дневник. 15.05.1891-17.08.1891 (РАЛ. MS.606/ E.4). Дн5 -- Андреев Л. Дневник 1891-1892 гг. / Публ. Н.П. Генераловой // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1991 г. СПб., 1994. С. 81-142. Дн6 -- "Дневник" Леонида Андреева / Публ. H Л. Генераловой // Литературный архив: Материалы по истории русской литературы и общественной мысли. СПб., 1994. С. 247-294. Дн7 -- Андреев Л.Н. Дневник. 26.09.1892-04.01.1893 (РАЛ. MS.606/E.6). Дн8 -- Андреев Л.Н. Дневник. 05.03.1893-09.09.1893 (РАЛ. MS.606/E.7). Дн9 -- Андреев Л.Н. Дневник. 27.03.1897-23.04.1901; 01.01.1903; 09.10.1907 (РГАЛИ. Ф. 3290. Сдаточная опись. Ед.хр. 8). Жураковский 1903а -- Жураковский Е. Реально-бытовые рассказы Леонида Андреева // Отдых. 1903. No 3. С. 109-116. Жураковский 1903б -- Жураковский Е. Реализм, символизм и мистификация жизни у Л. Андреева: (Реферат, читанный в Московском художественном кружке) // Жураковский Е. Симптомы литературной эволюции. Т. 1. М., 1903. С. 13-50. Зн -- Андреев Л.Н. Рассказы. СПб.: Издание т-ва "Знание", 1902-1907. T. 1--4. Иезуитова 1967 -- Иезуитова Л.А. Творчество Леонида Андреева (1892-1904): Дис.... канд. филол. наук. Л., 1976. Иезуитова 1976 -- Иезуитова Л.А. Творчество Леонида Андреева (1892-1906). Л., 1976. Иезуитова 1995 -- К 125-летию со дня рождения Леонида Николаевича Андреева: Неизвестные тексты. Перепечатки забытого. Биографические материалы / Публ. Л.А. Иезуитовой // Филологические записки. Воронеж, 1995. Вып. 5. С. 192-208. Измайлов 1911 -- Измайлов А. Леонид Андреев // Измайлов А. Литературный Олимп: Сб. воспоминаний о русских писателях. М., 1911. С. 235-293. К -- газета "Курьер" (Москва). Кауфман -- Кауфман А. Андреев в жизни и своих произведениях // Вестник литературы. 192(Х No 9 (20). С. 2-4. Коган 1910 -- Коган П. Леонид Андреев // Коган П. Очерки по истории новейшей русской литературы. Т. 3. Современники. Вып. 2. М.: Заря, 1910. С. 3-59. Колтоновская 1901 -- Колтоновская Е. Из жизни литературы. Рассказы Леонида Андреева // Образование. 1901. No 12. Отд. 2. С. 19-30. Кранихфельд 1902 -- Кранихфельд В. Журнальные заметки. Леонид Андреев и его критики // Образование. 1902. No 10. Отд. 3. С. 47-69. Краснов 1902 -- Краснов Пл. К. Случевский "Песни из уголка"; Л. Андреев. Рассказы // Литературные вечера: (Прилож. к журн. "Новый мир"). 1902. No 2. С. 122-127. ЛА5 -- Литературный архив: Материалы по истории литературы и общественного движения / Под ред. К.Д. Муратовой. М.; Л.: АН СССР, 1960. ЛН72 -- Горький и Леонид Андреев: Неизданная переписка. М.: Наука, 1965 (Литературное наследство. Т. 72). МиИ2000 -- Леонид Андреев. Материалы и исследования. М.: Наследие, 2000. Михайловский 1901 -- Михайловский Н.К. Рассказы Леонида Андреева. Страх смерти и страх жизни // Русское богатство. 1901. No 11. Отд. 2. С. 58-74. Неведомский 1903 -- Неведомский М. [Миклашевский М.П.] О современном художестве. Л. Андреев // Мир Божий. 1903. No 4. Отд. 1. С. 1-42. H Б -- журнал "Народное благо" (Москва). HP -- Андреев Л.Я. Новые рассказы. СПб., 1902. Пр -- Андреев Л.Н: Собр. соч.: [В 13 т.]. СПб.: Просвещение, 1911-1913. OB -- газета "Орловский вестник". ПССМ -- Андреев Л.Н.-- Полн. собр. соч.: [В 8 т.]. СПб.: Изд-е т-ва А.Ф. Маркс, 1913. Реквием -- Реквием: Сб. памяти Леонида Андреева / Под ред. Д.Л. Андреева и В.Е. Беклемишевой; с предисл. ВЛ. Невского М.: Федерация, 1930. РЛ1962 -- Письма Л.Н. Андреева к A.A. Измайлову / Публ. В. Гречнева // Рус. литература. 1962. No 3. С. 193-201. Родионова -- Родионова Т.С. Московская газета "Курьер". М., 1999. СРНГ -- Словарь русских народных говоров. М.; Л., 1965-- . Вып. 1-- . Т1 1 -- РГАЛИ. Ф. 11. Оп., 4. Ед.хр. 3. + РАЛ. MS.606/ В.11; 17 (1897 -- начало осени 1898). 1 Т1-Т8 -- рабочие тетради Л.Н.Андреева. Обоснование датировок тетрадей см. с. 693. Т2 -- РГАЛИ. Ф. 11. Оп. 4. Ед.хр. 4. (Осень 1898., до 15 нояб.). Т3 -- РГБ. Ф. 178. Карт. 7572. Ед.хр. 1 (7 дек. 1898 -- 28 янв. 1899). T4 -- РГАЛИ. Ф. 11. Оп. 4. Ед.хр. 1 (18 июня -- 16 авг. 1899). Т5 -- РГАЛИ. Ф. 11. Оп. 4. Ед.хр. 2 (конец августа -- до 15 окт. 1899). Т6 -- РАЛ. MS.606/ А.2 (15-28 окт. 1899). Т 7 -- РАЛ. MS.606/ A.3 (10-19 нояб. 1899). Т8 -- РАЛ. MS.606/ A.4 (14 нояб. 1899 -- 24 февр. 1900). Урусов -- Урусов Н.Д., кн. Бессильные люди в изображении Леонида Андреева: (Критический очерк). СПб.: Типогр. "Общественная польза", 1903. Фатов -- Фатов H.H. Молодые годы Леонида Андреева: По неизданным письмам, воспоминаниям и документам. М., Земля и фабрика, 1924. Чуносов 1901 -- Чуносов [Ясинский И.И.]. Невысказанное: Л. Андреев. Рассказы. СПб., 1901 // Ежемесячные сочинения. СПб., 1901. No 12. С. 377-384. Шулятиков 1901 -- Шулятиков В. Критические этюды. "Одинокие и таинственные люди": Рассказы Леонида Андреева // Курьер. 1901. 8 окт. (No 278). С. 3. S.O.S. -- Андреев Л. S.O.S.: Дневник (1914-1919). Письма (1917-1919). Статьи и интервью (1919). Воспоминания современников (1918-1919) / Под ред. и со вступит. Р. Дэвиса и Б. Хеллмана. М; СПб., 1994.АНГЕЛОЧЕК
АНГЕЛОЧЕК
С утра безобразничает. Побил ребят. "Она там ходит". Озлобленный, наглый мальчик. Посылает отец за водкою -- отпивает. "Здорово". Когда приходит: "иди к Пацковским, звали на елку". Елка. Вступает в драки, пробкой в нос. Красива елка, но нет такого. Злят хорошо одетые ребята. И вдруг восковый ангелочек. В нем он видит всю красоту, всю прелесть этого мира. Ему кажется, что лучи идут. Сурово просит: дай. Равнодушно: обещан другому. Елку будут разбирать потом. Плачет. Его стыдят: такой большой. Огрызается. У, какой скверный мальчуган. Дают. Разом меняется. Смеется. Потом бросает подозрительные взгляды: отнимут. Потихоньку одевает<ся> и бежит домой. Спит против лежанки. Рассматривает и засыпает счастливый. Утром просыпается -- не видно. Подходит -- один слиток воска, из которого торчат крылышки. Отчаяние. (л. 21 ) 1
АНГЕЛОЧЕК
До самых сумерек 104 ребята играли в Сиён-гору. Игра эта состояла в том, что одни 105 Уже темнело, и с поля, куда выходил одним концом глухой переулок, надвигалась серая снежная мгла; в низеньком черном строении, стоявшем поперек улицы, на выезде, зажегся красноватый огонек. Сашка Волчок 106 стоял посередине 107 , где по буграм волнами 108 проходила накатанная дорога, и думал, куда ему пойти. 10 9 Он до самых сумерек играл с ребятами в Сиён-гору и под видом игры подвергал их разнообразным мучительствам, сбрасывая их с кучи головой прямо в мягкий снег, который забивался им в рот, и в нос, и за шею. Но давно уже за последним мальчуганом 110 проскрипела ржавым морозным скрипом калитка, и он остался один и чувствовал, что ему холодно, и скучно, и противно, так как нет никого, кому он мог бы причинить неприятность. Размыслив, В<олчок> 111 не спеша зашагал на К<арачевскую> улицу, которая 112 более людная 113 , чем этот глухой вечерами переулок (днем тянулись бесконечные обозы), и предст<авляла?>...
РКАП (начало рассказа)
АНГЕЛОЧЕК
Посвящается
Уже темнело и с поля, куда выходил одним концом глухой переулок, надвигалась серая снежная мгла; в низеньком черном строении, стоявшем поперек улицы, на выезде, зажегся красноватый огонек. Сашка Волчок стоял посередине улицы, где волнами пролегала накатанная дорога, и думал о том, куда ему пойти. До самых сумерек он играл с ребятами в Сиен-гору и под видом игры подвергал ребят 114 мучительствам, сбрасывая их с кучи головой прямо в мягкий снег, который забивался им в рот, в нос и за шею. Но давно уже за последним мальчуганом проскрипела ржавым морозным скрипом калитка, и он остался один с чувством, что ему холодно, и скучно, и противно, так как нет никого, кому он мог бы причинить неприятность. Размыслив, Сашка не спеша зашагал на Карачевскую улицу, более людную, чем этот глухой вечерами переулок (днем по переулку тянулись бесконечные обозы), и представлявшую более широкое поле для проявления мятежных 115 чувств. Но и на Карачевской было безлюдно в этот час, когда все сидели по домам и готовились к близкой встрече Рождества. Сашка заложил руки в дырявый карман, где они нащупывали шершавую поверхность ватной подкладки, и неторопливо тронулся 116 развалистою походкою, выражавшею молодечество и готовность к драке. Но и подраться не с кем было, и только редкие прохожие с недоверием оглядывали рослого мальчугана в кургузом гимназическом пальто и большой мохнатой шапке, когда он с преднамеренною дерзостью толкал их плечом. Приходилось довольствоваться ребяческою выходкою: высвободив из кармана большую красную и оцарапанную руку, Волчок хладнокровно позвонил подряд в нескольких домах и, дойдя до угла, сел на тумбу, чтобы послушать 117 , как будут ругаться оторванные от дела горничные. Горничные еще не кончили ругаться, когда Волчок заметил в переулке другую добычу, показавшуюся ему более богатой. Ею послужил высокий молодой человек, прохаживающийся взад и вперед по переулку. Воротник его пальто был поднят, и когда он проходил мимо фонаря, свет последнего падал на кончик покрасневшего носа. Некоторая тревожность движений молодого человека в связи с пытливыми взглядами, которые он бросал на Карачевскую улицу, доходя до ее угла, послужили для Волчка целым откровением. Возвратившись на несколько сажен назад, Сашка принял деловую осанку и скромную поступь ученика, у которого в поведении всегда пятерка, повернул за угол и, поравнявшись с молодым человеком, сурово бросил ему: -- Она там ходит. В том переулке. Во взоре молодого человека мелькнула мучительная догадка, что он перепутал улицу, где назначено свидание. Потоптавшись на месте, он бросился за степенно шагающим гимназистом, но ужасная мысль, что "она" изнывает в ожидании в том переулке, повернула его, как флюгер, и кинула на Карачевскую улицу. Когда вскоре за тем Волчок увидел стройный силуэт молодой девушки, гневно озиравшей пустой переулок, он счел свою задачу на этот день исчерпанной. Мороз все сильнее щипал уши и пальцы на ногах, обутых в рваные сапоги; когда Сашка проходил в освещенном фонарями круге, он видел медленно крутившиеся в воздухе маленькие сухие снежинки. Ничего не поделаешь, надо идти домой.
Варианты рукописной копии (РКАП)
3-34 Временами Сашке хотелось ~ Сашка находил существование возможным. -- нет. 35-44 Вместо текста: В пятницу, накануне Рождества ~ идти домой. -- см. РКАП (начало рассказа), с. 613 47 обнажая белые толстые /обнаруживая белые полные 48 выступали капли / выступили капельки 49-52 Мать почесала в голове -- Статистики, одно слово! / (с абзаца) -- Тут одна с ног сбилась, -- продолжала мать, свертывая папиросу толстыми пальцами с короткими грязными ногтями. -- Некого в лавку послать, а он шлындрает. Барин! Вам бы с отцом только на печке валяться. Без меня с голоду бы подохли. // Помолчав немного, она бросила слово, которому придавала ругательное значение: // -- Статистики! 54 Ивана Саввича -- нет. 56-57 руки ладонями книзу. / руки. 60 Сашка / Волчок 61-62 ничего не говорит, а уж и куртку приготовила / тебе не говорит, а она уже приготовила тебе куртку и штаны 63 все больше удивлялся Сашка / с возраставшим удивлением говорил Волчок 64-65 Богачи Свечниковы, определившие его в гимназию, не велели, после его исключения, показываться к ним / В тот день, как его выгнали [из] месяц тому назад из гимназии, куда определили его богачи Свечниковы, они велели передать, чтобы Сашка к ним больше не ходил 66 Сашка / Волчок 69-70 Испорченный мальчик / Испорченный мальчишка 70 антипы толсторожие / черти тупорылые 74 ты-то сносил / ты сносил 74 Молчал бы уж / Молчал бы уже 75 После: Эх, тюря! -- (с абзаца) Мать закричала из соседней комнаты: // -- Вы что там шепчетесь? Это все ты, щенок? Ну и будет тебе, ну и будет!.. // Волчок сплюнул и показал фигу по тому направлению, где должна была находиться его мать. 76-77 через широкую щель вверху / через верх 79 глубокие глазные впадины / глубокие впадины 79-80 Когда-то Иван Саввич / Когда-то он 81 харкать / кашлять 82 пить она, постепенно привыкая / пить жена, постепенно привыкшая 84 говорил непонятные / говорил назло ей непонятные 86 безобразников и гордецов / пьяниц и безобразников 87 она здоровела / она толстела 90 песни. А он / песни, а он 90-91 молчаливый, съежившийся / молчаливый и съежившийся 91-94 , и думал о несправедливости ~ гордецы и статистики / Волчка она ненавидела за общие их с отцом вкусы, за их взаимную дружбу, за то молчаливое презрение, каким он встречал ее громкую, иногда площадную ругань. Ненависть эта особенно обострилась с тех пор, как Сашка нарисовал первую удачную карикатуру на нее. Эти карикатуры, в которых проявлялся своеобразный мрачный юмор, вместе с постоянным отсутствием учебников и грубостью, послужили причиною удаления Волчка из второго класса гимназии 95 Через час мать говорила Сашке / Через час между матерью и сыном [произошел] происходил своеобразный диалог 96-98 и при каждом слове ~ звякали друг о друга / кричала мать, подкрепляя каждое слово ударом кулака по столу, на котором прыгали от этого стаканы и подсвечник 100-101 Сашка, и углы губ его ~ его звали волчонком. / Волчок. Лицо его стало злое, как у маленького животного той породы, имя которой было присвоено Сашке в гимназии. 102 кричала мать / говорила Феоктиста Петровна 103 После: Что же, избей! -- отвечал Волчок. 104-107 что бить сына ~ прибегла / что она может избить Волчка, но он все-таки не пойдет. Она может даже выбросить его на улицу, а он отправится шататься, а к Свечниковым все-таки не пойдет. А если она будет сильно бить, то он способен укусить ее за палец, что раз уже и было. Поэтому она окольным путем прибегла 111 с лежанки / из-за перегородки 111 опять тебя / тебя опять 113 Отец давно, до Сашкина / Отец его давно до Сашкиного 114-115 и с тех пор думал, что они самые хорошие. / и с тех пор чувствовал к ним слабость. 116-122 после того как во имя ~ и хвалилась им. / после того как во имя строго сознанного долга женился на дочери своей квартирной хозяйки, стал пить и опустился. Но они продолжали помогать ему деньгами, и Феоктиста Петровна, ненавидевшая их, как книги и все, что было связано с прошлым ее мужа, ценила это. 125-128 Он хитрил ~ без хорошего табаку / Сашка задумался. Он чувствовал, что отец хитрит и презирал его за это. Но ему действительно хотелось принести ему что-нибудь. Отец давно уже сидел без хорошего табаку 130 а то ведь я тебя знаю! -- нет. 130 После: Пуговицы пришила? -- (с абзаца) -- Ух, волчонок!-- передернула мать плоским лицом. 131 II/-- 132 в залу / в ту комнату 133-147 Сашка с презрительным высокомерием ~ А я холосой. / Сашке было скучно. Он уже побыл в кабинете хозяина и стащил из коробки десяток папирос и, ощупывая их в кармане, убедился, что они переломались. К Волчку подошел самый маленький Свечников, Коля. У него были совсем почти белые волосы, подрезанные на лбу и завитками спадавшие на широкий белый воротник. В руках он держал ружьецо с привязанной к нему пробкою: он получил его не в очередь из елочных подарков. // -- Правда, что ты дурной мальчик? -- спросил он Волчка. -- Мне мисс сказала. Я никогда не видал дурных мальчиков. Я хороший. 148 ответил тот / ответил Волчок 148 коротенькие / его коротенькие 149 штанишки / штаники 150 лузье / ружье 150-151 протянул мальчик ружье с привязанной к нему пробкой. / протянул мальчик игрушку. // -- Давай. 152 Волчонок / Волчок 153 Коли / мальчика 154-157 Голубые глаза Коли ~ и зашептал / Коля сперва изумленно открыл большие голубые глаза, потом закричал и побежал жаловаться гувернантке. Пока та читала Сашке строгую нотацию, мальчик утирал кулаками крупные редкие слезы и шептал 159 В детскую вошла / Вошла 1 61 После: когда-то Сашкин отец. -- (с абзаца) Она подошла к Сашке и сказала сопровождавшему ее пожилому лысому господину: 162-163 , -- сказала она, показывая на Сашку сопровождавшему ее лысому господину -- нет. 165-168 Но Сашка не поклонился ~ он женился сам / Волчок стоял прямо, демонстративно засунув руки в карман. Красивая дама не подозревала, что он знает многое. Он знает, что отец любил ее, а она вышла замуж за другого. И хотя это случилось после того, как отец его женился сам 171-172 Муж говорит, что ремесленное ему больше подходит, чем гимназия / Я думала, что ремесленное училище будет для него более подходящим, чем гимназия, и муж согласен со мною 174 ответил Сашка, слышавший / отвечал Волчок, слыхавший 176 Что же, братец, в пастухи / Что же, в пастухи 178 Так куда же / Куда же 179 Сашка / Волчок 180 ответил он / сказал он 181-182 Лысый господин ~ перевел глаза / Пожилой господин с недоумением рассматривал странного мальчика, похожего на молодого петушка, приготовившегося к бою. Когда он перевел глаза с залатанных сапог 185 в непонятное ей / в непонятное для нее 186 Сашка / Волчок 187-188 Красивая дама ~ старая любовь. / -- Ну вот, милый мальчик! Я знала, что ты одумаешься. Ты не можешь быть глупым, -- вздохнула красивая дама. 189 сухо заметил / сухо возразил 191 на затылке / на лысине 191 мы еще посмотрим / мы посмотрим 195 несколько кругленьких / несколько маленьких кругленьких 198 удары пробкой / удары пробкою 200 Дети, идите. Тише, тише! / Ну детишки, идите. Только тише, тише. 201-203 и затаив дыхание, дети ~ сверкающую елку. / дети чинно, затаив дыхание, входили по паре в ярко освещенный зал и, пораженные, тихо обходили кругом сверкающую елку. 204-205 тишина глубокого очарования / тишина 206-209 Одна из девочек ~ по ее плечам. / Не в силах подавить восторга, девочки прыгали на одном месте и маленькие косички с вплетенными лентами хлопали их по плечам. 209-223 Сашка был угрюм и печален ~ у него уже ничего не останется. / Волчок, заложив руки в карманы коротких брюк, прохаживался вокруг елки, пренебрежительно посматривая на нее. Она была красива, эта елка, увешенная золочеными бонбоньерками и прозрачно краснеющими и голубеющими звездами; темную зелень ее ветвей обвивали серебряные нити и сверкали, как иней в морозную, лунную ночь. Она даже ослепляла Сашку своею красотою и великолепием, но она была ему чуждою, неприятною, как и столпившиеся вокруг нее чистенькие красивые дети, и ему хотелось толкнуть ее так, чтобы она повалилась на эти светлые головки. Но мятежное настроение скоро прошло и ему стало скучно, так скучно, словно чьи-то железные руки взяли его сердце и выжимают из него последнюю каплю крови. Впервые за весь вечер он почувствовал неловкость и даже робость, как человек попавший не в свое место и с болью сознавший это. Он забился за рояль и сел там в углу, и чем ярче сияли веселые огни елки и чем шумнее становилось вокруг нее, тем пасмурнее становилось его лицо, приобретая неуловимое сходство с мягким женственным лицом отца. 227-229 то, чего не хватало ~ окружающие люди неживые / нечто, показавшееся ему знакомым и родным 230 в гуще темных ветвей / в гуще ветвей 231-232 словно реявший / точно реявший 232 крылышки трепетали / крылышки словно трепетали 235-243 Но было в ней другое ~ все остальное. / Но было в ней другое, чего не было в лице Коли и что взволновало Волчка до глубины души. Это было какое-то непостижимое, загадочное сходство между ним, Сашкой, и этим ясным личиком. Сашка не понимал причины этого сходства -- да и непохожи совсем были они, этот неуклюжий выросший из своего платья гимназист и восковая изящная игрушка, -- но он сознавал, что их связывает что-то неразрывное, крепкое, как те узы, которые соединяют душу с телом и могут быть порваны одною смертью. Лицо ангелочка не казалось веселым, но оно не было и печальным; на нем лежала печать иного чувства, не передаваемого словами, не определяемого мыслью, и доступного для понимания лишь такому же чувству. 244 Сашка / Волчок 245 -- Милый... милый ангелочек! //-- Милый... милый!.. 247-248 и непохож / и бесконечно непохож 251 темной зелени / густой зелени 251 После: никто не видел его. -- А все эти игрушки, и дети кругом, и седеющая важная хозяйка -- все это было обыкновенное, земное, злое, а ангелочек говорил о том, чего нет на земле. Он точно вобрал в свое розовое тельце все безграничное добро, всю великую благость, всю мощь кроткой любви, которая светлыми каплями падает с неба на черную землю. 252 безумной жестокостью прикоснуться / безумною жестокостью, преступною дерзостью прикоснуться 254 После: шептал Сашка. -- (с абзаца) Но страшная мысль перехватила его горло и зажгла в глазах хищный огонек: ведь ангелочек не принадлежит ему! С великим недоверием к благородству человеческой натуры, могущей даром уступить такое сокровище, Сашка составил целый ряд планов его похищения, но все они были невыполнимы. А вдруг раньше кто-нибудь попросит себе ангелочка и его отдадут? Сашка измордует счастливца, это верно -- но это не поправит дела. 255 за спину и / за спину 256 бою за ангелочка / бою 244-245 прохаживался осторожными и крадущимися шагами; / и осторожными, крадущимися шагами прохаживался с этой стороны елки. 257 шагами; он / шагами. Он 259 После: не улетел. -- Но нужно торопиться. Пойти к тете -- как по привычке детства звал Сашка хозяйку -- нельзя, нужно караулить. 259-263 в дверях показалась хозяйка ~ моргала сонными глазками. / Но вот вошла и тетя. Дети обсыпали ее с выражением своих желаний. 266 -- Те... Тетечка / -- Те...течка 268-269 Чего тебе? Зачем ты дергаешь меня за платье? -- удивилась седая дама. -- Это невежливо. / Что тебе? Зачем ты меня дергаешь? -- удивилась седая, важная дама. -- Это неприлично. 270 -- Те... тетечка / Те... течка 270 штуку / штучку 271-272 И ты уже не маленький и можешь звать меня по имени, Марьей Дмитриевной. -- нет. 278 седую даму / тетку 279-280 мой друг, -- ответила она так же равнодушно. / мой друг. Ты уже не маленький. 283 хозяйка / седая дама 285-287 Но Сашка не понимал ~ в его горячечно работавшем / Она повернулась к выходу, и Сашка последовал за нею, не понимая, куда он идет и что делает. Но вдруг в его горячечно работавшем 288-289 учителя поставить ему тройку / учителя, чтобы тот поставил ему тройку 289-290 на колени / на колена 290 ладонь к ладони, как на молитву / ладонь к ладони 291 Тогда учитель ~ поставил. / Тогда учитель, хотя и наказал его, но поставил ему тройку. 292 увековечил эпизод / увековечил этот эпизод. 293 После: не оставалось. -- Иначе пропадешь. 296 воскликнула седая дама и оглянулась / вскрикнула тетка и отшатнулась 297 по счастью / но к счастью 297 Что с тобой? / Что с тобою? 298 коленях / коленах 299 на нее / на тетку 299 потребовал / произнес 301 в седую даму / в тетку 301-302 на ее губах -- нет. 302 они произнесут / она произнесет 302-303 были очень нехороши, и хозяйка / были настолько нехороши, что она 304 Ну, дам, дам. / Ну, хорошо, хорошо. 310 После: наступая ей на платье. -- (с абзаца) -- Вот он, -- сказал Волчок, забежав-таки вперед. -- Вот, вот! // -- Где? -- тетка надела пенсне. -- Ах, это... 313 высокая дама сломает / тетка сейчас сломает 314 сказала дама / сказала седая дама 316 послушай / слушай 317-318 книги есть, с рисунками / книга есть, интересная, с рисунками 318 отдать, он / отдать. Он 321 и, показалось, даже / и тетке показалось, что он даже 322 больше всего боялась сцен / больше всего на свете боялась всякого рода сцен 326-327 цепкими и напряженными / напряженными и цепкими 327 как две стальные / как стальные 3 28 После: ангелочек -- не должен был чувствовать их прикосновения и 331 сверкнули две маленькие слезинки -- подчеркнуто. 333 он / Сашка 333 хозяйки / тетки 334 тихой и кроткой улыбкой / тихою и кроткою улыбкою 334-335 в чувстве неземной радости / в чувстве неземного восторга 337-338 какого никогда еще не происходило на печальной, грешной и страдающей земле / какого еще не было с тех пор, как Бог и любовь покинули землю 339 стон / вздох, не то стон 342 седая, важная дама, / седая дама, и важность исчезла с ее лица, ставшего простым, человечным и добрым, 342-343 и дрогнул сухим лицом лысый господин, / улыбнулся и дрогнул морщинистым сухим лицом пожилой лысый господин 344 дети / ребята 344 человеческого счастья / счастья 347 рукой / рукою 350 мрачным / диким 351 осмелится отнять / отнимет 351-352 После: отнять у него ангелочка. -- Нелегко будет отнять его. 353 -- Я домой пойду / -- Я пойду домой 353-354 в толпе. -- К отцу. / в (далее пропуск в рукописи). 354 После: -- К отцу. -- Тетка, которая теперь уже не видела сходства, с неудовольствием проговорила: // -- Ах какой ты дикий. Никто тебя и не удерживает, иди, пожалуйста. Дворник проводит тебя. // -- Не надо. Сам дойду, -- ответил Сашка, осторожно пробираясь к двери. 355 III/-- 357-360 за перегородкой ~ лицо Сашки и его отца. / за перегородкою, горела на столе маленькая кухонная лампочка, и при ее тусклом свете, с трудом пробивавшимся сквозь закопченное стекло, Сашка и его отец рассматривали ангелочка. 362 дотрогиваться. / дотрогиваться до него. 366 и радость / и скрытую радость 367 он сейчас / он как будто сейчас 368 ответил / отвечал 374 Ведь сломать можешь! -- нет. 375 уродливые и неподвижные / неподвижные 376 склонившихся голов / склонившихся рядом голов 378 но в то же время / и в то же время 378 не мигая / не моргая 379 пристальным взглядом / пристальным, неподвижным взглядом 381 После: а все окружающее: -- лампа, 382 стена, грязный стол, Сашка -- / стена, Волчок, -- 383 ровную серую массу / серую ровную массу 384-385 он услышал жалеющий голос из того чудного мира, где / ясный ангелочек принес с собою отражение того чудного мира, в котором 385 навеки изгнан. / изгнан. 386-392 Там не знают ~ жизнь. / Ангелочек был окружен атмосферою этого мира -- и Сашкин отец видел и ярко освещенный зал, умных, красивых и добрых людей, и ее, красивую и чистую, какой она была, прощаясь с ним, шедшим на высокую, но бесплодную жертву. 393-397 аромат ~ не передаваемое словами. / аромат, и ему чудилось, как прикасались ее нежные пальцы к ангелочку -- оттого и была так красива эта игрушка, оттого и было в ней что-то особенное, влекущее к себе, не передаваемое словами. Это особенное -- она. 397-398 с неба, на котором / с неба, которым 399 в черную душу / в черную, большую, измученную душу 401-403 и рядом с глазами ~ будущее / И рядом с глазами отца другие черные глаза, глаза его сына, ласкали ангелочка, и для них исчезало все прошедшее и настоящее 403 печальный и жалкий / печальный, жалкий 404-405 унижений и злобствующей тоски / унижений и бесцельной злобы 406 но тем глубже / и тем глубже 406 его смятенную душу / его душу 406-407 Все добро,/ Весь свет, все добро 410 трепетаньем / трепетанием 412 их больные сердца / их смягченные сердца 413 воедино сердца / воедино эти сердца 415 слабым / жалким 416 шею / плечо 421 сам собой / само собою 423 После: Конечно, она. -- (с абзаца) -- Я так и думал. Ты на крылышки смотришь? // -- Да, а ты? 424 Отец молчал; замолк и Сашка. / Отец не ответил. Замолчал и Сашка. 427 -- задумчиво / -- так же задумчиво 432-444 Как наяву... // Он снова замолк ~ Что уж... зачем? / -- А она ничего тебе не говорила? -- спросил отец после минутного молчания. // По этой части Сашка врать не привык и потому должен был подумать, прежде чем [ответить] ответил: //-- Да, говорила. Кланяйтесь, говорит, папаше... и скажите ему... // -- Ну, ну! -- торопил отец. // -- Ах, какой ты, братец, надоедливый, не дашь вспомнить. И скажите, говорит, ему, чтобы он не скучал и наплевал на эту ведьму. // -- Не может быть! -- изумился отец. -- Ведьму(!) // -- Ну не ведьму, а как там... 445 и забормотала / сплюнула и забормотала 4 46-452 Нужно было ложиться спать ~ на белом фоне кафелей. / Очарование исчезло. Сашка снял с шеи руку отца, а последний повел плечами и поежился от снова начинавшегося озноба. Нужно было ложиться спать. После долгого и горячего обсуждения, ангелочка решено было повесить на ниточке, прикрепив ее к отдушине печки. 453 отец так же быстро разделся / Сашка так же поспешно разулся 456 наброшенное на ноги / на ногах набросанное 457 -- Не к чему. Скоро встану. / Не надо. 458-460 но не успел, так как ~ быстрой реки. / но веки на его глазах внезапно налились свинцом и, после неудачной попытки поднять их, Сашка заснул так быстро, точно пошел ко дну быстрой и глубокой реки. 460-463 Кроткий покой ~ начинал жить. / Часы бойко и отчетливо пробили четыре часа. Вероятно, Сашка на этот раз изменил своему обычаю и видел сон, потому что губы его шевелились и лицо приняло злобное и страдальческое выражение, точно он вторично переживал борьбу за ангелочка. Потом черты его лица смягчились, и счастливый покой осенил их. 466 закопченное стекло / закопченные стекла 467 печальный / желтоватый 468 его скатывались / его медленно скатывались 469 на лежанку. / на лежанку; тоненькие ручки становились все тоньше и прозрачнее. 470 тяжелый / сильный 471 на горячие плиты / на лежанку 472-473 вокруг бесформенного слитка / по белой кафле, обошел слиток воска 475-477 пробивался синеватый свет начинающегося дня, и на дворе уже застучал железным черпаком зазябший водовоз. / начал пробиваться синеватый дневной свет и на дворе застучал железным черпаком водовоз. 478 11-16 ноября 1899 -- нет.
Варианты прижизненных изданий (К, Зн, Пр)
45 полуночничаешь / полунощничаешь (К, Зн, Пр) 54 дыханье / дыхание (К, Зн, Пр) 91 съежившийся / ёжившийся (К) 97-98 вымытые стаканы прыгали / прыгали от этого вымытые стаканы (К) 106 скорей замерзнет / скорее замерзнет (К) 132 в залу / в зал (К, Зн, Пр) 202 в ярко освещенную залу / в ярко освещенный зал (К, Зн, Пр) 315 Кто это повесил / Кто-то повесил (К) 333 к впалой груди / ко впалой груди (К, Зн, Пр) 341 разукрашенная, нагло горящая / разукрашенная елка, нагло горящая (Пр) 359-360 на лицо Сашки и его отца / на лица Сашки и его отца (К) 394 целовать по одному / поцеловать по одному (Пр) 396 игрушечка / игрушка (К) 403 печальный и жалкий отец / печальный, жалкий отец (К, Зн) 4 10 репетаньем / трепетанием (К, Зн, Пр) 410 прозрачные стрекозиные / прозрачные, стрекозиные (К, Зн, Пр) 450-451 на белом фоне кафелей / на белом фоне кафель (К, Зн, Пр) 453 отец так же быстро / Сашка так же быстро (К, Зн)
Временами Сашке хотелось перестать делать то, что называется жизнью: не умываться по утрам холодной водой, в которой плавают тоненькие пластинки льда, не ходить в гимназию, не слушать там, как все его ругают, и не испытывать боли в пояснице и во всем теле, когда мать ставит его на целый вечер на колени. Но так как ему было тринадцать лет и он не знал всех способов, какими люди перестают жить, когда захотят этого, то он продолжал ходить в гимназию и стоять на коленках, и ему показалось, что жизнь никогда не кончится. Пройдет год, и еще год, и еще год, а он будет ходить в гимназию и стоять дома на коленках. И так как Сашка обладал непокорной и смелой душой, то он не мог спокойно отнестись ко злу и мстил жизни.
Для этой цели он бил товарищей, грубил начальству, рвал учебники и целый день лгал то учителям, то матери, не лгал он только одному отцу. Когда в драке ему расшибали нос, он нарочно расковыривал его еще больше и орал без слез, но так громко, что все испытывали неприятное ощущение, морщились и затыкали уши. Проорав сколько нужно, он сразу умолкал, показывал язык и рисовал в черновой тетрадке карикатуру на себя, как орет, на надзирателя, заткнувшего уши, и на дрожащего от страха победителя. Вся тетрадка заполнена была карикатурами, и чаще всех повторялась такая: толстая и низенькая женщина била скалкой тонкого, как спичка, мальчика. Внизу крупными и неровными буквами чернела подпись: «Проси прощенья, щенок», - и ответ: «Не попрошу, хоть тресни». Перед рождеством Сашку выгнали из гимназии, и, когда мать стала бить его, он укусил ее за палец. Это дало ему свободу, и он бросил умываться по утрам, бегал целый день с ребятами и бил их, и боялся одного голода, так как мать перестала совсем кормить его, и только отец прятал для него хлеб и картошку. При этих условиях Сашка находил существование возможным.
В пятницу, накануне рождества, Сашка играл с ребятами, пока они не разошлись по домам и не проскрипела ржавым, морозным скрипом калитка за последним из них. Уже темнело, и с поля, куда выходил одним концом глухой переулок, надвигалась серая снежная мгла; в низеньком черном строении, стоявшем поперек улицы, на выезде, зажегся красноватый, немигающий огонек. Мороз усилился, и, когда Сашка проходил в светлом круге, который образовался от зажженного фонаря, он видел медленно реявшие в воздухе маленькие сухие снежинки. Приходилось идти домой.
Где полуночничаешь, щенок? - крикнула на него мать, замахнулась кулаком, но не ударила. Рукава у нее были засучены, обнажая белые, толстые руки, и на безбровом, плоском лице выступали капли пота. Когда Сашка проходил мимо нее, он почувствовал знакомый запах водки. Мать почесала в голове толстым указательным пальцем с коротким и грязным ногтем и, так как браниться было некогда, только плюнула и крикнула:
Статистики, одно слово!
Сашка презрительно шморгнул носом и прошел за перегородку, где слышалось тяжелое дыханье отца, Ивана Саввича. Ему всегда было холодно, и он старался согреться, сидя на раскаленной лежанке и подкладывая под себя руки ладонями книзу.
Сашка! А тебя Свечниковы на елку звали. Горничная приходила, - прошептал он.
- Врешь? - спросил с недоверием Сашка.
- Ей-богу. Эта ведьма нарочно ничего не говорит, а уж и куртку приготовила.
- Врешь? - все больше удивлялся Сашка.
Богачи Свечниковы, определившие его в гимназию, не велели после его исключения показываться к ним. Отец еще раз побожился, и Сашка задумался.
Отец сидел молча и ежился. Слабый свет проникал через широкую щель вверху, где перегородка на четверть не доходила до потолка, и светлым пятном ложился на его высокий лоб, под которым чернели глубокие глазные впадины. Когда-то Иван Саввич сильно пил водку, и тогда жена боялась и ненавидела его. Но когда он начал харкать кровью и не мог больше пить, стала пить она, постепенно привыкая к водке. И тогда она выместила все, что ей пришлось выстрадать от высокого узкогрудого человека, который говорил непонятные слова, выгонялся за строптивость и пьянство со службы и наводил к себе таких же длинноволосых безобразников и гордецов, как и он сам. В противоположность мужу она здоровела по мере того, как пила, и кулаки ее все тяжелели. Теперь она говорила, что хотела, теперь она водила к себе мужчин и женщин, каких хотела, и громко пела с ними веселые песни. А он лежал за перегородкой, молчаливый, съежившийся от постоянного озноба, и думал о несправедливости и ужасе человеческой жизни. И всем, с кем ни приходилось говорить жене Ивана Саввича, она жаловалась, что нет у нее на свете таких врагов, как муж и сын: оба гордецы и статистики.
Через час мать говорила Сашке:
А я тебе говорю, что ты пойдешь! - И при каждом слове Феоктиста Петровна ударяла кулаком по столу, на котором вымытые стаканы прыгали и звякали друг о друга.
- А я тебе говорю, что не пойду, - хладнокровно отвечал Сашка, и углы губ его подергивались от желания оскалить зубы. В гимназии за эту привычку его звали волчонком.
- Изобью я тебя, ох как изобью! - кричала мать.
- Что же, избей!
Феоктиста Петровна знала, что бить сына, который стал кусаться, она уже не может, а если выгнать на улицу, то он отправится шататься и скорей замерзнет, чем пойдет к Свечниковым; поэтому она прибегала к авторитету мужа.
А еще отец называется: не может мать от оскорблений оберечь.
- Правда, Сашка, ступай, что ломаешься? - отозвался тот с лежанки. - Они, может быть, опять тебя устроят. Они люди добрые.
Сашка оскорбительно усмехнулся. Отец давно, до Сашкина еще рождения, был учителем у Свечниковых и с тех пор думал, что они самые хорошие люди. Тогда он еще служил в земской статистике и ничего не пил. Разошелся он с ними после того, как женился на забеременевшей от него дочери квартирной хозяйки, стал пить и опустился до такой степени, что его пьяного поднимали на улице и отвозили в участок. Но Свечниковы продолжали помогать ему деньгами, и Феоктиста Петровна, хотя ненавидела их, как книги и все, что связывалось с прошлым ее мужа, дорожила знакомством и хвалилась им.
Может быть, и мне что-нибудь с елки принесешь, - продолжал отец.
Он хитрил - Сашка понимал это и презирал отца за слабость и ложь, но ему действительно захотелось чтонибудь принести больному и жалкому человеку. Он давно уже сидит без хорошего табаку.
Ну, ладно! - буркнул он. - Давай, что ли, куртку. Пуговицы пришила? А то ведь я тебя знаю!
II
Детей еще не пускали в залу, где находилась елка, и они сидели в детской и болтали. Сашка с презрительным высокомерием прислушивался к их наивным речам и ощупывал в кармане брюк уже переломавшиеся папиросы, которые удалось ему стащить из кабинета хозяина. Тут подошел к нему самый маленький Свечников, Коля, и остановился неподвижно и с видом изумления, составив ноги носками внутрь и положив палец на угол пухлых губ. Месяцев шесть тому назад он бросил, по настоянию родственников, скверную привычку класть палец в рот, но совершенно отказаться от этого жеста еще не мог. У него были белые волосы, подрезанные на лбу и завитками спадавшие на плечи, и голубые удивленные глаза, и по всему своему виду он принадлежал к мальчикам, которых особенно преследовал Сашка.
Ты неблагодалный мальчик? - спросил он Сашку. - Мне мисс сказала. А я холосой.
- Уж на что же лучше! - ответил тот, осматривая коротенькие бархатные штанишки и большой откладной воротничок.
- Хочешь лузье? На! - протянул мальчик ружье с привязанной к нему пробкой.
Волчонок взвел пружину и, прицелившись в нос ничего не подозревавшего Коли, дернул собачку. Пробка ударилась по носу и отскочила, болтаясь на нитке. Голубые глаза Коли раскрылись еще шире, и в них показались слезы. Передвинув палец от губ к покрасневшему носику, Коля часто заморгал длинными ресницами и зашептал:
Злой… Злой мальчик.
В детскую вошла молодая, красивая женщина с гладко зачесанными волосами, скрывавшими часть ушей. Это была сестра хозяйки, та самая, с которой занимался когда-то Сашкин отец.
Вот этот, - сказала она, показывая на Сашку сопровождавшему ее лысому господину. - Поклонись же, Саша, нехорошо быть таким невежливым.
Но Сашка не поклонился ни ей, ни лысому господину. Красивая дама не подозревала, что он знает многое. Знает, что жалкий отец его любил ее, а она вышла за другого, и хотя это случилось после того, как он женился сам, Сашка не мог простить измены.
Дурная кровь, - вздохнула Софья Дмитриевна. - Вот не можете ли, Платон Михайлович, устроить его? Муж говорит, что ремесленное ему больше подходит, чем гимназия. Саша, хочешь в ремесленное?
- Не хочу, - коротко ответил Сашка, слышавший слово «муж».
- Что же, братец, в пастухи хочешь? - спросил господин.
- Нет, не в пастухи, - обиделся Сашка.
- Так куда же?
Сашка не знал, куда он хочет.
Мне все равно, - ответил он, подумав, - хоть и в пастухи.
Лысый господин с недоумением рассматривал странного мальчика. Когда с заплатанных сапог он перевел глаза на лицо Сашки, последний высунул язык и опять спрятал его так быстро, что Софья Дмитриевна ничего не заметила, а пожилой господин пришел в непонятное ей раздражительное состояние.
Я хочу и в ремесленное, - скромно сказал Сашка.
Красивая дама обрадовалась и подумала, вздохнув, о той силе, какую имеет над людьми старая любовь.
Но едва ли вакансия найдется, - сухо заметил пожилой господин, избегая смотреть на Сашку и поглаживая поднявшиеся на затылке волосики. - Впрочем, мы еще посмотрим.
Дети волновались и шумели, нетерпеливо ожидая елки. Опыт с ружьем, проделанный мальчиком, внушавшим к себе уважение ростом и репутацией испорченного, нашел себе подражателей, и несколько кругленьких носиков уже покраснело. Девочки смеялись, прижимая обе руки к груди и перегибаясь, когда их рыцари, с презрением к страху и боли, но морщась от ожидания, получали удары пробкой. Но вот открылись двери и чей-то голос сказал:
Дети, идите! Тише, тише!
Заранее вытаращив глазенки и затаив дыхание, дети чинно, по паре, входили в ярко освещенную залу и тихо обходили сверкающую елку. Она бросала сильный свет, без теней, на их лица с округлившимися глазами и губками. Минуту царила тишина глубокого очарования, сразу сменившаяся хором восторженных восклицаний. Одна из девочек не в силах была овладеть охватившим ее восторгом и упорно и молча прыгала на одном месте; маленькая косичка со вплетенной голубой ленточкой хлопала по ее плечам. Сашка был угрюм и печален - что-то нехорошее творилось в его маленьком изъязвленном сердце. Елка ослепляла его своей красотой и крикливым, наглым блеском бесчисленных свечей, но она была чуждой ему, враждебной, как и столпившиеся вокруг нее чистенькие, красивые дети, и ему хотелось толкнуть ее так, чтобы она повалилась на эти светлые головки. Казалось, что чьи-то железные руки взяли его сердце и выжимают из него последнюю каплю крови. Забившись за рояль, Сашка сел там в углу, бессознательно доламывал в кармане последние папиросы и думал, что у него есть отец, мать, свой дом, а выходит так, как будто ничего этого нет и ему некуда идти. Он пытался представить себе перочинный ножичек, который он недавно выменял и очень сильно любил, но ножичек стал очень плохой, с тоненьким сточенным лезвием и только с половиной желтой костяшки. Завтра он сломает ножичек, и тогда у него уже ничего не останется.
Но вдруг узенькие глаза Сашки блеснули изумлением, и лицо мгновенно приняло обычное выражение дерзости и самоуверенности. На обращенной к нему стороне елки, которая была освещена слабее других и составляла ее изнанку, он увидел то, чего не хватало в картине его жизни и без чего кругом было так пусто, точно окружающие люди неживые. То был восковой ангелочек, небрежно повешенный в гуще темных ветвей и словно реявший по воздуху. Его прозрачные стрекозиные крылышки трепетали от падавшего на них света, и весь он казался живым и готовым улететь. Розовые ручки с изящно сделанными пальцами протягивались кверху, и за ними тянулась головка с такими же волосами, как у Коли. Но было в ней другое, чего лишено было лицо Коли и все другие лица и вещи. Лицо ангелочка не блистало радостью, не туманилось печалью, но лежала, на нем печать иного чувства, не передаваемого словами, неопределяемого мыслью и доступного для понимания лишь такому же чувству. Сашка не сознавал, какая тайная сила влекла его к ангелочку, но чувствовал, что он всегда знал его и всегда любил, любил больше, чем перочинный ножичек, больше, чем отца, чем все остальное. Полный недоумения, тревоги, непонятного восторга, Сашка сложил руки у груди и шептал:
Милый… милый ангелочек!
И чем внимательнее он смотрел, тем значительнее, важнее становилось выражение ангелочка. Он был бесконечно далек и непохож на все, что его здесь окружало. Другие игрушки как будто гордились тем, что они висят, нарядные, красивые, на этой сверкающей елке, а он был грустен и боялся яркого назойливого света, и нарочно скрылся в темной зелени, чтобы никто не видел его. Было бы безумной жестокостью прикоснуться к его нежным крылышкам.
Милый… милый! - шептал Сашка.
Голова Сашкина горела. Он заложил руки за спину и в полной готовности к смертельному бою за ангелочка прохаживался осторожными и крадущимися шагами; он не смотрел на ангелочка, чтобы не привлечь на него внимания других, но чувствовал, что он еще здесь, не улетел. В дверях показалась хозяйка - важная высокая дама с светлым ореолом седых, высоко зачесанных волос. Дети окружили ее с выражением своего восторга, а маленькая девочка, та, что прыгала, утомленно повисла у нее на руке и тяжело моргала сонными глазками. Подошел и Сашка. Горло его перехватывало.
Тетя, а тетя, - сказал он, стараясь говорить ласково, но выходило еще более грубо, чем всегда. - Те… Тетечка.
Она не слыхала, и Сашка нетерпеливо дернул ее за платье.
Чего тебе? Зачем ты дергаешь меня за платье? удивилась седая дама. - Это невежливо.
- Те… тетечка. Дай мне одну штуку с елки - ангелочка.
- Нельзя, - равнодушно ответила хозяйка. - Елку будем на Новый год разбирать. И ты уже не маленький и можешь звать меня по имени, Марией Дмитриевной.
Сашка чувствовал, что он падает в пропасть, и ухватился за последнее средство.
Я раскаиваюсь. Я буду учиться, - отрывисто говорил он.
Но эта формула, оказывавшая благотворное влияние на учителей, на седую даму не произвела впечатления.
И хорошо сделаешь, мой друг, - ответила она так же равнодушно.
Сашка грубо сказал:
Дай ангелочка.
- Да нельзя же! - говорила хозяйка. - Как ты этого не понимаешь?
Но Сашка не понимал, и когда дама повернулась к выходу, Сашка последовал за ней, бессмысленно глядя на ее черное, шелестящее платье. В его горячечно работавшем мозгу мелькнуло воспоминание, как один гимназист его класса просил учителя поставить тройку, а когда получил отказ, стал перед учителем на колени, сложил руки ладонь к ладони, как на молитве, и заплакал. Тогда учитель рассердился, но тройку все-таки поставил. Своевременно Сашка увековечил эпизод в карикатуре, но теперь иного средства не оставалось. Сашка дернул тетку за платье и, когда она обернулась, упал со стуком на колени и сложил руки вышеупомянутым способом. Но заплакать не мог.
Да ты с ума сошел! - воскликнула седая дама и оглянулась; по счастью, в кабинете никого не было. - Что с тобой?
Стоя на коленях, со сложенными руками, Сашка с ненавистью посмотрел на нее и грубо потребовал:
Дай ангелочка!
Глаза Сашкины, впившиеся в седую даму и ловившие на ее губах первое слово, которое они произнесут, были очень нехороши, и хозяйка поспешила ответить:
Ну, дам, дам. Ах, какой ты глупый! Конечно, я дам тебе, что ты просишь, но почему ты не хочешь подождать до Нового года? Да вставай же! И никогда, - поучительно добавила седая дама, - не становись на колени: это унижает человека. На колени можно становиться только перед богом.
«Толкуй там», - думал Сашка, стараясь опередить тетку и наступая ей на платье.
Когда она сняла игрушку, Сашка впился в нее глазами, болезненно сморщил нос и растопырил пальцы. Ему казалось, что высокая дама сломает ангелочка.
Красивая вещь, - сказала дама, которой стало жаль изящной и, по-видимому, дорогой игрушки. - Кто это повесил ее сюда? Ну, послушай, зачем эта игрушка тебе? Ведь ты такой большой, что будешь ты с ним делать?.. Вон там книги есть, с рисунками. А это я обещала Коле отдать, он так просил, - солгала она.
Терзания Сашки становились невыносимыми. Он судорожно стиснул зубы и, показалось, даже скрипнул ими. Седая дама больше всего боялась сцен и потому медленно протянула к Сашке ангелочка.
Ну, на уж, на, - с неудовольствием сказала она. - Какой настойчивый!
Обе руки Сашки, которыми он взял ангелочка, казались цепкими и напряженными, как две стальные пружины, но такими мягкими и осторожными, что ангелочек мог вообразить себя летящим по воздуху.
А-ах! - вырвался продолжительный, замирающий вздох из груди Сашки, и на глазах его сверкнули две маленькие слезинки и остановились там, непривычные к свету. Медленно приближая ангелочка к своей груди, он не сводил сияющих глаз с хозяйки и улыбался тихой и кроткой улыбкой, замирая в чувстве неземной радости. Казалось, что когда нежные крылышки ангелочка прикоснутся к впалой груди Сашки, то случится что-то такое радостное, такое светлое, какого никогда еще не происходило на печальной, грешной и страдающей земле.
А-ах! - пронесся тот же замирающий стон, когда крылышки ангелочка коснулись Сашки. И перед сиянием его лица словно потухла сама нелепо разукрашенная, нагло горящая елка, - и радостно улыбнулась седая, важная дама, и дрогнул сухим лицом лысый господин, и замерли в живом молчании дети, которых коснулось веяние человеческого счастья. И в этот короткий момент все заметили загадочное сходство между неуклюжим, выросшим из своего платья гимназистом и одухотворенным рукой неведомого художника личиком ангелочка.
Но в следующую минуту картина резко изменилась. Съежившись, как готовящаяся к прыжку пантера, Сашка мрачным взглядом обводил окружающих, ища того, кто осмелится отнять у него ангелочка.
Я домой пойду, - глухо сказал Сашка, намечая путь в толпе. - К отцу.
III
Мать спала, обессилев от целого дня работы и выпитой водки. В маленькой комнатке, за перегородкой, горела на столе кухонная лампочка, и слабый желтоватый свет ее с трудом проникал через закопченное стекло, бросая странные тени на лицо Сашки и его отца.
Хорош? - спрашивал шепотом Сашка.
Он держал ангелочка в отдалении и не позволял отцу дотрагиваться.
Да, в нем есть что-то особенное, - шептал отец, задумчиво всматриваясь в игрушку.
Его лицо выражало то же сосредоточенное внимание и радость, как и лицо Сашки.
Ты погляди, - продолжал отец, - он сейчас полетит.
- Видел уже, - торжествующе ответил Сашка. - Думаешь, слепой? А ты на крылышки глянь. Цыц, не трогай!
Отец отдернул руку и темными глазами изучал подробности ангелочка, пока Саша наставительно шептал:
Экая, братец, у тебя привычка скверная за все руками хвататься. Ведь сломать можешь!
На стене вырезывались уродливые и неподвижные тени двух склонившихся голов: одной большой и лохматой, другой маленькой и круглой. В большой голове происходила странная, мучительная, но в то же время радостная работа. Глаза, не мигая, смотрели на ангелочка, и под этим пристальным взглядом он становился больше и светлее, и крылышки его начинали трепетать бесшумным трепетаньем, а все окружающее - бревенчатая, покрытая копотью стена, грязный стол, Сашка, - все это сливалось в одну ровную серую массу, без теней, без света. И чудилось погибшему человеку, что он услышал жалеющий голос из того чудного мира, где он жил когда-то и откуда был навеки изгнан. Там не знают о грязи и унылой брани, о тоскливой, слепо-жестокой борьбе эгоизмов; там не знают о муках человека, поднимаемого со смехом на улице, избиваемого грубыми руками сторожей. Там чисто, радостно и светло, и все это чистое нашло приют в душе ее, той, которую он любил больше жизни и потерял, сохранив ненужную жизнь. К запаху воска, шедшему от игрушки, примешивался неуловимый аромат, и чудилось погибшему человеку, как прикасались к ангелочку ее дорогие пальцы, которые он хотел бы целовать по одному и так долго, пока смерть не сомкнет его уста навсегда. Оттого и была так красива эта игрушечка, оттого и было в ней что-то особенное, влекущее к себе, не передаваемое словами. Ангелочек спустился с неба, на котором была ее душа, и внес луч света в сырую, пропитанную чадом комнату и в черную душу человека, у которого было отнято все: и любовь, и счастье, и жизнь.
И рядом с глазами отжившего человека - сверкали глаза начинающего жить и ласкали ангелочка. И для них исчезало настоящее и будущее: и вечно печальный и жалкий отец, и грубая, невыносимая мать, и черный мрак обид, жестокостей, унижений и злобствующей тоски. Бесформенны, туманны были мечты Сашки, но тем глубже волновали они его смятенную душу. Все добро, сияющее над миром, все глубокое горе и надежду тоскующей о боге души впитал в себя ангелочек, и оттого он горел таким мягким божественным светом, оттого трепетали бесшумным трепетаньем его прозрачные стрекозиные крылышки.
Отец и сын не видели друг друга; по-разному тосковали, плакали и радовались их больные сердца, но было что-то в их чувстве, что сливало воедино сердца и уничтожало бездонную пропасть, которая отделяет человека от человека и делает его таким одиноким, несчастными слабым. Отец несознательным движением положил руки на шею сына, и голова последнего так же невольно прижалась к чахоточной груди.
Это она тебе дала? - прошептал отец, не отводя глаз от ангелочка.
В другое время Сашка ответил бы грубым отрицанием, но теперь в душе его сам собой прозвучал ответ, и уста спокойно произнесли заведомую ложь.
А то кто же? Конечно, она.
Отец молчал; замолк и Сашка. Что-то захрипело в соседней комнате, затрещало, на миг стихло, и часы бойко н торопливо отчеканили: час, два, три.
Сашка, ты видишь когда-нибудь сны? - задумчиво спросил отец.
- Нет, - сознался Сашка. - А, нет, раз видел: с крыши упал. За голубями лазили, я и сорвался.
- А я постоянно вижу. Чудные бывают сны. Видишь все, что было, любишь и страдаешь, как наяву…
Он снова замолк, и Сашка почувствовал, как задрожала рука, лежавшая на его шее. Все сильнее дрожала и дергалась она, и чуткое безмолвие ночи внезапно нарушилось всхлипывающим, жалким звуком сдерживаемого плача. Сашка сурово задвигал бровями и осторожно, чтобы не потревожить тяжелую, дрожащую руку, сковырнул с глаза слезинку. Так странно было видеть, как плачет большой и старый человек.
Ах, Саша, Саша! - всхлипывал отец. - Зачем все это?
- Ну, что еще? - сурово прошептал Сашка. - Совсем, ну совсем как маленький.
- Не буду… не буду, - с жалкой улыбкой извинился отец. - Что уж… зачем?
Заворочалась на своей постели Феоктиста Петровна. Она вздохнула и забормотала громко и странно-настойчиво: «Дерюжку держи… держи, держи, держи». Нужно было ложиться спать, но до этого устроить на ночь ангелочка. На земле оставлять его было невозможно; он был повешен на ниточке, прикрепленной к отдушине печки, и отчетливо рисовался на белом фоне кафелей. Так его могли видеть оба - и Сашка и отец. Поспешно набросав в угол всякого тряпья, на котором он спал, отец так же быстро разделся и лег на спину, чтобы поскорее начать смотреть на ангелочка.
Что же ты не раздеваешься? - спросил отец, зябко кутаясь в прорванное одеяло я поправляя наброшенное на ноги пальто.
- Не к чему. Скоро встану.
Сашка хотел добавить, что ему совсем не хочется спать, но не успел, так как заснул с такой быстротой, что точно шел ко дну глубокой и быстрой реки. Скоро заснул и отец. Кроткий покой и безмятежность легли на истомленное лицо человека, который отжил, и смелое личико человека, который еще только начинал жить.
А ангелочек, повешенный у горячей печки, начал таять. Лампа, оставленная гореть по настоянию Сашки, наполняла комнату запахом керосина и сквозь закопченное стекло бросала печальный свет на картину медленного разрушения. Ангелочек как будто шевелился. По розовым ножкам его скатывались густые капли и падали на лежанку. К запаху керосина присоединился тяжелый запах топленого воска. Вот ангелочек встрепенулся, словно для полета, и упал с мягким стуком на горячие плиты. Любопытный прусак пробежал, обжигаясь, вокруг бесформенного слитка, взобрался на стрекозиное крылышко и, дернув усиками, побежал дальше.
В завешенное окно пробивался синеватый свет начинающегося дня, и на дворе уже застучал железным черпаком зазябший водовоз.